Мини-рассказы про девочку

Психотерапевт пишет философские мини-рассказы про девочку, в которой любая женщина узнает себя

Как говорила писательница Дороти Паркер, «мужчина, если бы и смог понять, что думает женщина, все равно не поверил бы». А вот психотерапевт из Питера Аглая Датешидзе смогла уместить все, что думает женщина, в несколько строчек.

-----

Жила-была девочка. Она мечтала научиться танцевать, но слишком медленно шла к своей цели, потому что ленивая была. Бывало, встанет в 7 утра, детей разбудит, отведет по школам-садикам, посудомойку загрузит, стиралку разгрузит, в магазин сбегает, обед приготовит, немного поработает, мужа вечером послушает, уроки проверит, книгу на ночь почитает, пол вытрет. А потом доползет до кровати и сокрушается: так и не потанцевала. Ленивая, что и говорить!

Жила-была одна девочка. У нее был очень скудный внутренний мир с узким входом наподобие щели для жетонов в турникете метро. Новые люди туда пролезали, только если отпилить им руки, ноги, а иногда и голову.
Вот, так и отпилит девочка человеку самые интересные места, втащит в свою картину мира и сидит скучает, потому что все люди одинаковые и поговорить не с кем.

Жили-были две девочки. У одной было добротное платье, сшитое из стереотипов на ближайшей трикотажной фабрике. Она купила его в киоске около школы. А у другой было платье индивидуального пошива, скроенное из личного опыта. Она заплатила за него дорогую цену.
Первая девочка считала, что платье из личного опыта выглядит совершенно неприлично, потому что слишком подчеркивает фигуру.
А другая девочка стояла на балконе, слушала море и смотрела на луну.

Жила-была девочка. У нее не было ни стыда, ни вины, ни совести. А все остальное было.

Жила-была одна девочка. Она все время бегала от депрессии. На работу, с работы, на спорт, на учебу, по мужикам. Но однажды на бегу она поскользнулась и упала в депрессию надолго. Лежала она там, лежала, отлеживалась — и выпала обратно художницей. С тех пор эта девочка уже никуда не бежит, а сидит себе спокойненько, пишет картины маслом.

Жила-была девочка. Она думала, что правит всем миром. А оказалось, что она просто напрягается, пытаясь контролировать то, что от нее не зависит.

Жила-была девочка. И никто с этой девочкой не играл. Девочка очень расстраивалась, пока не поняла, что это она сама ни с кем не играет. И начала.

Жила-была девочка. Однажды она устала. Сидит и думает, что же делать.
А делать-то как раз ничего и не надо.

Жила-была девочка. Она думала, что ее прет от мужчин, цветов и бабочек. А потом оказалось, что ее просто прет.

Жила-была девочка. Она была пионерка: всегда готова, всегда права, всегда первая, всегда слово держала, всегда пример подавала. Короче, сложно было с ней очень…

Жила-была девочка. Однажды ей сказали, что она дура, больная на голову, и отправили в обучение к великим женщинам.
Однако первая великая женщина была слишком занята, вдевая нитку в иголку. Вторая весь день отмокала в ванне, так и не показавшись на глаза девочке. А третья только отплясывала тарантеллу и постоянно смеялась.
«Дуры, больные на голову!» — подумала девочка и успокоилась.

Жила-была девочка. Однажды она поняла, что счастлива.
И вот сидит она вечером на кухне и не знает, как с этим счастьем справиться.

Жила-была девочка. Она родилась некрасивая. Поплакала-поплакала и решила заботиться о себе как о красивой: мыть, причесывать, подарки покупать, одевать соответственно. Так она жила-жила — и замуж вышла. Муж с нее одежду снял, а изнутри она тоже красивая оказалась.
И никто не удивился даже, кроме этой самой девочки.

Жила-была девочка. Она любила предавать себя ради других. И чтобы это стало оправданным, она решила предавать себя ради близких и ради денег, которые тратила опять же на близких. А потом она очень обиделась, что близкие не хотят предавать себя ради нее. И вообще не хотят себя предавать. Вот предатели!

Жила-была девочка. Она много работала и мало спала. Тогда она решила купить себе теплое пальто и дорогую машину с подогревом сидений. Бывало, выйдет она из дома в 5 утра, закутается в теплое пальто, сядет в шикарную подогретую машину, пытается улыбнуться себе мысленно, и вроде даже получается, а спать все равно хочется.

Жила-была девочка. Она во всем искала подвох… И находила.

Жила-была девочка. Она была шикарная. Слишком шикарная, чтобы обниматься на дискотеке, танцевать ночью на пляже, пить вино с незнакомцами, влюбиться в плохого парня, смеяться над глупыми шутками, заниматься ерундой. А потом созрела, перестала быть такой шикарной и разрешила себе. Но от этого почему-то еще шикарнее стала.

Жила-была девочка. Она все бегала, суетилась. Так ничего и не успела.

Жил-был мальчик. Он очень хорошо разбирался в женщинах. Гулял с ними направо и налево. Но однажды ему попалась совершенно непонятная женщина. Настолько непонятная, что он разбирался-разбирался, да и женился, чтобы удобнее разбираться было.

- А ты правда ревнивая сука?
- Да.
- А скажи что-нибудь на ревниво-сучьем?
- А может пусть твои шлюхи тебе скажут?

За рюмкой у них зашел пристойный спор, что самое привлекательное в женщине.
– Глаза. – отрезал один. – Глаза у них совсем-совсем другие, – не чета нашим пуговицам. В них агромадная силища. На улице иная лишь скользнет по тебе, а как плеткой ожгёт, – до мурашек. За что, любезная? – даже не знакомы.
А другая взглянет ласково, и: «Ой. – чирикнет. – Кажется, я вам дверку слегка царапнула, хи-хи», а ты: «Ерунда, я все одно машину менять подумывал, а теперь её как раз выкинуть. Телефончиком не угостите?». Хи-хи, ха-ха и уехала. А телефон молчит. Во какие глаза! – гипноз высокий класс. У кореша баба одноглазая, кореш от взгляда в обморок падает. А когда она ревнует, на нем одёжа вспыхивает. Гиперболоид, а не глаз…

– Что глаза. Глаза не потрогать. – это другой говорит. – Вот грудь! Доечки, перси и округлости. Всякие: большие, малые, вверх глядят, вниз, в стороны, колесом, наоборот, упругие, мягкие, соски пуговкой, холмиком, бугорком, в период лактации, после, – все хороши. Руки положишь, – о, небесная радость! Поцелуешь, пульпит утихает. Нянькаешь их, – улыбаешься от счастья, что дурачок.

Я вниз по лестнице, а она вверх – цок, цок, цок, а в кофточке у ней дын, дын, дын, я фарами щёлк-щёлк, оступился, покатился. Больница. Сестричка склонилась, третий номер в вырезе халатика: «Как вы?».
Зашибись, говорю, не отходите, у меня от вас рука срастается и трещина в черепе затягивается. Аж больничной манки захотелось захавать, иль стихи сочинить? Не отходите.

– Эх, материалисты. Голос! Фигуру, лицо можно забыть, голос не забудешь. «Где так долго был?» – спросит ласково. А я нигде и не был, чтоб так ласково ко мне, но сердце все одно отрывается, и глаза сами опускаются долу. Что ты, етит твою!
А то соскучится и рычит прям от порога «Где так долго был, р-р?». А я вовсе и недолго, но от счастья сердце отрывается, и глаза блаженно закатываются.
А то, так спросит: «Где бабки?», что готов сознаться, что это я опустошил резервный, он же стабилизационный фонд и вообще мот и транжира в дырявых носках. Ей следаком по экономическим работать. Голос, о!

– Ноги! Ноженьки, ножки, ножульки, ножонки, лапки, топочки. Ничего красивей нет. Бедняжка со сломанной ногой, вызывает у меня больше сочувствия, чем женщина без мозгов и даже вкуса.
Говорят, наложил руки, – помер. Вот когда я соберусь конкретно наложить в руки, пусть в последний миг женщины наложат на меня ножки, я буду рад, я уйду красиво. Ноги! – они играючи попирают сердца, отбивают краковяк в душе, а еще на них пальчики, мм...
А как они раздвигаются!... – зрелища более завораживающего и многообещающего нет в целом мире. А если не раздвигаются, то и печали большей в мире нет. Ноги, говорю я. Ставлю на ноги. Не в смысле врач, а в смысле примите ставку на шикарную вещь.

– Ноги произрастают из попы. Такая шелковая и мягкая, что кажется располагает ко сну. Я пробовал спать на попе, – не до сна, куда там, – хочется ласкать и тискать! Ты сядешь – стул заскрипит, она сядет – запоет веселенькую аллилуйю, как черный пастор госпел. Я страх боюсь покойников, но я бы закончил медицинский, чтобы ставить в их попки самые нежные и полезные уколы и учтиво прикладывать ваточку.

– Волосы. Аромат. Это сущее колдовство.
– Улыбка! Ну же!
– Господа, а Чебурашка?…
– Манеры.
– Доброта. От природы. Всепоглощающая. Большей силы представить нельзя. Когда все плохо, и кажись просвета уж нет, хоть плачь, а она притянет, обнимет, по голове погладит, глядь – полегчало и все вполне и еще впереди. А куда все делось? Она родная вобрала, как заземление. Вот что самое-самое...

© Алексей Болдырев

Лиля Брик: роковая и загадочная

4 августа 1978 года умерла «Муза русского авангарда». В своих мемуарах она писала: «Я всегда любила одного: одного Осю, одного Володю, одного Виталия и одного Васю». Лиля Брик (урожденная Лили Каган) родилась 11 ноября 1891 года. Её отец назвал дочь в честь возлюбленной Гете Лили Шенеман. В чем-то Лиля повторила судьбу музы великого немецкого поэта. Гете и Шенеман были помолвлены, но их брак так и не состоялся.

Лиля Брик же, несмотря на все её несомненные таланты, осталась в истории как муза Владимира Маяковского. Но официально брак между ними так и не был заключен. Хотя сама Лиля считала институт семьи условностью и предрассудком, с которым нужно бороться, в ее жизни было целых три официальных брака. По ним можно проследить биографию этой загадочной и роковой женщины.

Свадьба Лили и Осипа Брика состоялась в марте 1912 года. Они обвенчались по еврейскому обряду, но не в синагоге, а дома. Родители Лили были счастливы, что их дочь наконец образумилась.

Она показывала свой неуемный любовный темперамент с тринадцати лет. Когда Лиле было семнадцать, в неё влюбился родной дядя и начал настойчиво требовать руки племянницы. Лилю пришлось от греха подальше отправить к бабушке в город Катовице. Чтобы чем-то занять дочь, родители решили обучить её игре на фортепиано и наняли для Лили учителя. От него она забеременела. Чтобы избежать огласки, аборт решили делать в провинциальной клинике. Операция прошла неудачно — Лиля стала бесплодной. Если родители Лили были счастливы браку дочери, то родители Осипа переживали насчет союза сына с ветреной девушкой. Осипу приходилось писать им длинные письма, в которых он писал: «Дорогие родители, прошу поверить мне, что в этом мое счастье». Супружеское счастье Осипа, в привычном понимании, продолжалось до 1915 года, когда в жизни Лили и Осипа появился Маяковский

Треугольник Осип-Лиля-Маяковский образовался в 1915 году, когда в дом Бриков поэта привела младшая сестра Лили Эльза. У нее был роман с Маяковским. Сначала Лилю Маяковский не впечатлил, это нельзя было назвать любовью с первого взгляда, однако, когда он начал читать свою поэму «Облако в штанах», Лиля поняла, что влюбилась.

Её муж отнесся к новой страсти жены с пониманием. В мемуарах Лиля писала: «Когда я сказала Брику о том, что Владимир Владимирович и я полюбили друг друга, он ответил; я понимаю тебя, только давай никогда не будем с тобой расставаться». Осип был очарован Маяковским не меньше Лили, он стал для поэта другом и литературным агентом, взял на себя все дела по его продвижению, на собственные деньги издал тираж его поэмы. Лиля писала сестре Эльзе: «Эльзочка, не делай такие страшные глаза. Просто я сказала Осе, что мое чувство к Володе проверено, прочно и что я ему теперь жена. И Ося согласен».

Лиля стала для Маяковского не только музой, но и имиджмейкером. Она заставила поэта пойти к дантисту, хотя Маяковский панически боялся врачей, настояла на том, чтобы он купил вставную челюсть. Лиля Брик следила за тем, как Маяковский одевается, именно благодаря ей Маяковский стал «иконой стиля».

О сложных отношениях Маяковского и Лили написано достаточно, и мы не будем описывать все перипетии их романа. Лиля определенно повлияла на творчество Маяковского, но говорить о том, что именно она сделала его поэтом излишне. К 1915 году он был уже состоявшимся поэтом. Отношения с Лилей наполнили лирику Маяковского неизбывным трагическим пафосом, и Лиля сознательно изматывала поэта. Она была уверена, что страдание для поэзии — лучшая закваска. Их отношения окончательно разладились после того, как Лиля поняла, что она не единственная. Маяковский познакомился в Париже с Татьяной Яковлевой, второй женщиной, которой он посвящал стихи. «Мне кажется, что и ты уже любишь меня много меньше и очень мучиться не будешь», — напишет ему Лиля.

В 1930 году Лиля стала женой военачальника Виталия Примакова. Он занимал высокие должности, постоянно бывал в командировках, служил в Свердловске, Ростове-на-Дону, Ленинграде. Лиля повсюду сопровождала мужа, училась быть генеральской женой: эффектно сидела в седле, научилась стрелять из нагана. На радостях от выбитой мишени она писала полные гордости письма Осипу.

В браке с Примаковым Лиля нашла то, чего ей не хватало в её прошлой жизни — чувство уверенности в завтрашнем дне, но чувство это оказалось ложным. В 1937 году Примаков был арестован по «делу Тухачевского». В расстрельных списках оказалась и сама Лиля. Только личное вмешательство Сталина избавило её от смертного приговора. «Не будем трогать жену Маяковского» написал в своей резолюции генсек.

После расстрела Примакова Лиле пришлось отречься от их совместного прошлого. Она уничтожила всю их переписку, удалила из своих мемуаров все упоминания о нем, вырезала изображения бывшего мужа с фотографий. Отвлечься она смогла за работой над новым изданием произведений Маяковского. над ним она работала совместно с Василием Катаняном, одним из самых известных биографов советского поэта. Катанян был женат, но Лиле удалось расстроить его брак. Галина Катанян не была готова к браку втроем. Брик и Катанян прожили вместе более сорока лет.

Чего не было в жизни Лили Брик, так это обыденности. Она была и сотрудницей ОГПУ, и писательницей, и скульптором, и киноактрисой, занималась рекламой и вдохновляла мужчин. Даже знаменитый кутюрье Ив Сен Лоран восхищался потрясающим вкусом и чувством стиля Лили Брик. На 85-й день рождения он прислал ей замечательный подарок – великолепное платье.

И ещё её биографы отмечают необыкновенную отзывчивость Лили Брик.

Именно благодаря её письму Сталину Маяковский снова стал «первым и лучшим советским поэтом», благодаря Лиле Брик на свободу вышел режиссер Параджанов.

Ему она помогла за год до собственной смерти, когда ей уже было 85 лет. По её просьбе Луи Арагон, муж сестры Лили Эльзы, обратился с просьбой об освобождении Параджанова из тюрьмы. Лиля Брик ушла из жизни добровольно. 4 августа 1978 года она приняла смертельную дозу снотворного на своей даче в Переделкино.

Личность Лили Брик порождала особую мифологию как при её жизни, так и после её ухода. В 1989 году в журнале «Театр» была напечатана статья Юрия Карабчиевского «Воскресение Маяковского», в которой автор изложил трогательную версию ухода «музы русского авангарда». По его словам, Лиля участвовала в освобождении уже упомянутого Сергея Параджанова из-за того, что была в него влюблена.

Карабчиевский пишет: «Лиля Юрьевна хорошо подготовилась к встрече. Прославленной фирме со звучным названием были заказаны семь уникальных платьев — очевидно, на каждый день недели. Он приехал — но только на несколько дней, повидаться и выразить благодарность, и уехал обратно в родной город, прежде чем она успела их все надеть...».

Уже тяжело больной Сергей Параджанов откликнулся на публикацию Карабчиевского возмущенным письмом. Цитата: «Известно (неоднократно напечатано), что она тяжело болела, страдала перед смертью и, поняв, что недуг необратим, ушла из жизни именно по этой причине. <...> Наши отношения всегда были чисто дружеские. Также она дружила с Щедриным, Вознесенским, Плисецкой, Смеховым, Глазковым, Самойловой и другими моими сверстниками».

Лиля Брик умела и дружить, и любить. Перед смертью она завещала кремировать её тело и развеять прах. Этот обряд был совершён в поле под Звенигородом. «Характерный русский пейзаж — поле, излучина реки, лес… На опушке поставлена как бы точка её жизни — огромный валун, который привезли туда её поклонники. На нём выбиты три буквы — Л. Ю. Б».

Вот вроде юмор, а грустно что-то...

Ну хоть матом не запрещено..