Милым дамам посвящается... В канун праздника

ОЛЮШКА

Вечереет. Сгущаются за окном тени. Холодно в избе ветхой нетопленной, зябко. Кутается Олюшка в платок рваный, молью травленый, ножкой босой дощечку качает. Вертится колесо прялки, из сумрака нить вытягивая. Из сумрака, из морозного, тепло с собой забирая. Плачет Олюшка слезами горькими, да только не помочь горю слезами-то. Нечем печь протопить, тепла в избу нагнать. Да и времени на то судьба не дала. В уголку братик Ванечка в бреду мечется. Добралась до него хворь нелегкая, такая, что нет супротив ни настоев, ни заговоров. Смотрит на него Олюшка, видит, как на глазах тает Ванечка, во тьму уходя, искру последнюю сестре обращая. Криком кричит Олюшка, силы братика под свою защиту беря. Нет у нее другого пути-выбора, как волю рода исполнить. Останавливает колесо Олюшка, довольно пряжи, хватит платок исправить. Мелькает крючок деревянный в пальчиках быстрых, тянется нить сумрака мира проклятого. Исчезают прорехи в платке одна за другой. Кабы не моль, ни сна, ни сроку не ведающая, то седьмицу назад, последний узелок в узор вплела. Моль эта нездешняя. Не мира сего. Механическая. Злые люди ее впустили. Пришлые. Исполнители Правителей Верховных, что над всеми людьми власть взяли. Шестнадцать весен и успела только повидать Олюшка, на веку своем, как явились к ним Исполнители Указа Верховного. Указа лютого, человека без души оставляющего. Весь их род, от мала, до велика в центр поселения согнали, да стеной обнесли. Охрану выставили. А затем похищать людей начали. По двое, по трое, семьями целыми.

Вплетает, вплетает крючок узелки в прорехи платка, свежие заплаты поверх дыр кладя, теплее становится Олюшке. С улицы гул доносится. Только знает Олюшка, что не гул это, а скрежет зубовный. Тысячи-тысяч жуков-короедов стены старые в труху обращают. Все ближе и ближе голоса доносятся. Плохие голоса, недобрые.
- У вас оборудования на миллиарды, а с одной девчонкой не можете справиться? Сколько вам еще потребуется времени, чтобы завершить процедуру?
- Господин Генерал, мы пытаемся пробить ее защиту микродронами, она из резервации К-119 ...
- Что??? Из сто девятнадцатой? Вы, вообще, приказы читаете? Приказ был - уничтожить! Уничтожить, а не оцифровывать! Всех из К-119 - немедленно уничтожать! Мы истратили на этих выродков столько нанитов, что можно замостить целый аэродром! А толку - ноль! Ноль!
- Господин Генерал, но мы не можем...
- Что вы сказали? Я не слышу, повторите, чего вы не можете?
- Мы не можем уничтожить ее, Господин Генерал. Тело уплотнилось настолько, что его не берет даже субатомный инъектор. Температура бокса снижена до минус семидесяти, это предел для наших приборов, но девочка еще не потеряла сознание. Мы не можем переписать ее личность, пока она бодрствует. Это, какая-то неизвестная науке мутация...
- Тогда пристрелите эту сучку! Это приказ! Вот - смотрите.... По нашим данным она последняя в своем кластере. Хватит и тех, что удалось переписать. Исполнять немедленно.
- Слушаюсь, Господин Генерал!
- Аннигилируйте дронов в ее теле. Если это не поможет - пристрелите ее.

Три. Еще три заплаточки остались, последних, как рухнули бревна, в тлен обратясь. Открыла глаза Олюшка, смотрит - стоят над кроватью двое, в латах железных. Присоски разные от тела ее замерзшего открепляют, зонды изо рта вытягивают. Быстрей. Быстрей закончить работу надобно. Пуще прежнего мелькает крючок быстрый, по узелку печать мира родного восстанавливая.

- Красивая. Тебе ее не жалко?
- Жалко у пчелки. Была бы поумнее, дала себя оцифровать. Пустяковая ведь операция. Три минуты, и ты полноправный гражданин общества. Что они такие упертые, резерванты эти? А, Карл?
- Что, Карл? Монетку кинем?
- Кидай. Решка - моя.
- О! Твоя! Держи пульт. Только отойди подальше, а то после скафандр до утра чистить.
- Ну, прощай, крошка...
- Нажал?
- Не понял... Почему не взрывается?
- Датчики показывают, что в ее крови нет нанитов-оцифраторов...
- Как это нет? Куда же они делись? Проверь еще раз!
- Что? Что она делает? Карл... Черт...

Вот и все. Закончен платок. Тепло стало Олюшке. Радостно. Сможет теперь волю рода исполнить. Чужой земля стала. Надобно другую искать. Силу рода туда перенести. Жизнь новую миру дать. Открыла глаза Олюшка, посмотрела на палату белую, безмолвную, потянулась на кровати, ремни графеновые разрывая. Кинулись к ней стражники, в латах железных, да куда там, теперь то? Повернулась, руками движение сделала, словно волну пред собой разгоняя, полетели стражники в стороны, на части разваливаясь, кровью, на лету замерзающей, как градом пол засыпая. "Бедные, вы бедные" - подумала Олюшка, - "Что же вы с собой сделали то? Пальцем тронешь - в прах обращаетесь..." Плохо. Плохо среди людей в железо одетых, слуг их механических, света яркого, неживого. Закрыла глаза Олюшка, перекинулась воображением в избу разрушенную. Все ж, привычнее здесь, надежнее.

- Перекройте уровень "Д"! Не выпускайте... Держать позицию! Куда? Стоять!
- Да что мы можем сделать? Она же не оцифрована, не подключена к системе! Ее даже бронебойным не взять...
- Дезентитеграторами - залп!

Успел змей шестиглавый огнем дыхнуть. Отшатнулась Олюшка. Жаркое пламя только-только платок не сожгло. Тяжело напрямки змея пройти будет. Ушла Олюшка в пещерку, что в межмирье вела, закрутило, затащило в омут, едва направление угадать сумела. Вышвырнуло ее позади змея шестиглавого, смахнула небрежно ладошкой головы огнедышащие, и к цели последней поспешила. За род отомстить.

- Это что сейчас было? Как она прошла заслон? Кто-нибудь понял?
- Она просто исчезла и появилась позади орудийной батареи, Господин Генерал.
- Как это вообще возможно?
- Это невозможно, Господин Генерал. Как и оставаться в живых в течение трех месяцев при температуре минус семьдесят. Как и уничтожить нанитов-оцифраторов в кровеносных сосудах.
- Ничего. Ей все-равно не уйти на поверхность. Мы на трехкилометровой глубине, над нами четырнадцать уровней защиты. Оповестить все посты...
- Господин Генерал... Она... она... только что вывела из строя реактор... Нам конец...
- Срочная эвакуа...

Хорошо в весеннем лесу. Весело. Оживают деревья, тянется к солнышку подснежник первый, щебечут птахи ранние, воздух легкий, чистый, вкусный, что вода родниковая. Туман босые ноги укутывает, хвоя мягкая пятки щекочет. Хорошо то как! Радостно на сердце Олюшкином. Смогла волю рода исполнить. Хоть и погрузили тело ее вороги в холод вечный, а сумела во тьме нить отыскать, клубок сплести, платок выправить.

- Потери?
- Девяносто процентов состава. Лаборатория полностью разрушена. Мы не рассчитывали на такие возможности резерванта. Похоже, кто-то наверху сильно просчитался.
- Объект?
- След утерян. Вероятно, погибла при взрыве реактора.
- Ну, что же, следовательно, человечество полностью оцифровано. Закрывайте дело.

Упал платок на траву, силу рода земле отдавая. За малым дело стало, жизнь роду вернуть. Вздохнула Олюшка, ступила на платок. Закружился мир хороводом, свет в ясных очах туманя. Вздрогнула Олюшка, стукнуло сердце. И замерло.

- Сэм, я думаю это глупость.
- Что - глупость?
- Идея оцифровки человечества.
- Отвянь, Бэт. Нас просто сделали лучше. Природа не учла многие факторы, создавая людей. Оцифровка, это как молекулярная кухня - разбиваешь составляющие на мелкие частицы и собираешь заново. Так, как тебе нужно.
- Вот именно. Нас собрали так, как кому-то нужно. И я не поверю, что по образу и подобию чьему-то.
- Тебе грех жаловаться. У нас идеальное общество. Нет войн, преступлений, болезней. Сбалансированная пища, очищенный воздух, структурированная вода, и трехкилометровая крыша над головой. Никаких бактерий, излучений и прочего негатива. Живи и радуйся. У нас одинаковый уровень эмоционального восприятия, похожий мышечный тонус, нет сильных и слабых... Нет, что не говори, а оцифровка - венец человеческой эволюции.
- Так уж и венец. Я слышал, во время окончания процедуры последняя из резервантов сбежала из лаборатории. Она смела вооруженную до зубов охрану и прошла все уровни защиты, как горячий нож сквозь масло. И вот теперь поверхность Земли опять заселяется. Что ты на это скажешь, Сэм?
- Слышал об этом. Еще говорят она забрала с собой свой род, запечатлев его код на воображаемом вязанном платке. Что всех в ее кластере не оцифровывали, а полностью переписывали, и что каждый перед уничтожением отдал ей свои силы. Поэтому и была она бронированным монстром, которому и залп аннигиляторов не почем. Когда я служил в Академии, то мне показывали якобы ее мнемозаписи. Смех, да и только. Пока она лежала в отключке, то представляла себе, что сидит в древней избе и прядет пряжу, вытягивая нить из пространства. А когда той набралось достаточно, принялась штопать дырявый платок. Она даже нанитов-оцифраторов представляла в виде моли и жуков-короедов. Если верить записям, то она несколько месяцев прожила при минус семидесяти. Без еды и питья. Так, что бред это все и сказки. Чей-то дурацкий розыгрыш.
- А если нет? Что, если все это правда?
- Я скажу тебе, Бэт, в чем правда. Ты безнадежная дура, не умеющая сложить два и два. Если все это правда, то люди, заселяющие по твоим словам Землю, появлением обязаны коду. Пусть и вязаному на платке. Значит, по любому выходит, что оцифровка - венец эволюции!
- Сам ты дурак, Сэм. Нет в тебе и капли романтики. Молодые люди обиженно поджали бескровные губы и по-крабьи уползли по тесному коридору, каждый в свою сторону. Высоко над ними пели птицы, набирали силу могучие леса, свежий ветер гнал волны по полям ржи, изредка слышались удары мотыг и перестук молотков.

© Александр Сержан

ЖИЗНЬ ОКАЯННАЯ

- Ушел! – крикнул мужчина, хлопнув дверью.

Женщина, даже не успела выйти в коридор, вчера они жутко поругались. Бытовуха, муж пришел немного подшофе, хотя никаких праздников и юбилеев на горизонте и в помине не было. Она выговорила ему порцию «комплиментов» и теперь, когда он ушел на работу, ей стало как-то не по себе от того, что вчера она сорвалась. Она побежала в комнату к окну, и увидела, как он подходит к старому Жигуленку, открывает его и оборачивается, смотря на окна. Супруга открывает окно:

- Коль!
- После – машет он рукой и садится в машину.
Женщина присаживается на диван и уходит в свои мысли. Ну, выпил же? Хотя, он и так старается, как может.
***
Несколько лет назад, когда родился второй ребенок, они сидели и обсуждали планы на будущее…
- Солнышко я сделаю все, чтобы мы уехали отсюда! Илье звонил.

- Кому?
- Ну, помнишь мордатый такой, вместе работали.
- Что-то припоминаю. А, где он сейчас?
- В Подмосковье живет. Говорит работы мало, но в Москве найти можно. Денег просто на переезд накопить надо, хотя бы на первые полгода квартиру снимать, пока мы эту продадим.
- Ой! Да кому она тут нужна! – усмехнулась супруга.
- Ну, все же попытаться стоит, а пока будем копить.
- Ладно, как скажешь. Хотя…- как будто от озноба поежилась супруга – Боязно ужасно! - усмехнулась она.
- Ха! – рассмеялся мужик – Сам боюсь, но глаза боятся, а руки делают. Да, и Илюха поможет, если что.
Человек предполагает, а Бог располагает, поэтому нежданно и нагадано пришел кризис, новый виток инфляции, роста цен и упадка, поэтому планы на переезд отложили, хотя от них не отказались. Ко всему добавилась тяжелая болезнь отца Светланы, которые закончились похоронами. На похороны горняка с многолетним стажем пришел почти весь небольшой шахтерский городок. Десятилетия, проведенные в забое, дали о себе знать под старость лет.
***

И вот вчера он пришел поддатый! Да, старается! Но он, должен понимать, в каком мы положении – рассуждала Светлана. Хотя он же не напился. Просто какой-то грустный ходит последнее время, может, случилось что? Но он молчит, ничего не рассказывает – оправдывала она, супруга. Любящая женщина всегда пытается найти объяснения и обоснования. Она тонко перебирает все моменты, чтобы отыскать ответы на свои вопросы, даже если этих ответов просто нет. Но за этими рассуждениями, женщины иногда уходят в дебри, где начинают придумывать себе всякую чушь. Так и Светлана дошла до того, что возможно муж завел любовницу, на этом и остановилась.

Она встала с дивана и пошла, готовить еду для малыша и старшего сына, который должен вернуться со школы. Час, два… Мысли начинали путаться, а сердце дико и учащённо биться. Светлана достала из шкафчика валокордин и накапала несколько капель в кружку. Ой, дура! – вздохнула она – Накрутила себя. В коридоре послышался шорох.

- Мам! Я дома! – кинул портфель сын на пол.
- Хорошо!
Мальчик вошел на кухню.
- Ты чего? – испуганно он посмотрел на мать.
- Ничего…
- Ты красная, какая то вся.
- Нормальная, я! Руки мой, иди. Как в школе?
- Как обычно. Ты плачешь что ли?
- Не плачу я! Иди руки мой…
- Ну, ладно – побрел парень мыть руки.

Посадив сыновей за стол, Светлана подошла к окну и стала смотреть, куда-то вдаль. Сердце, то учащённо билось, то фактически останавливалось. Она всматривалась в строения, которые наполняли шахтерский городок, как будто хотела что-то разглядеть, но не могла. Раздался звонок в дверь и Светлана вздрогнула.
- Я открою! – подскочил старший сын.
- Сиди! Ешь! – прикрикнула женщина и пошла в коридор.
- Света! Свет! Открой – кричала соседка.
Светлана как будто оцепенела, ее рука застыла на замке…
- Свет! – уже стучала в дверь соседка.

Женщина открыла дверь…
- Светка! Пожар, пожар на шахте! - кричала соседка.
Крики, звуки, пронзали тело и душу, как ледяным дождем били в лицо.
- Одевайся, побежали! - со слезами на глазах просила соседка.
- Мама! – выскочил сын из кухни
- Иди, ешь! Быстро! – прикрикнула Светлана, накидывая на себя дубленку – Присмотри за братом – хлопнула она дверью.

Женщины, как и многие горожане, бежали к шахте. Для огромной страны потеря нескольких десятков людей на шахте – это статистика. Для небольшого шахтерского города – это трагедия. Даже не так, это личное горе. Горе, которое не передать словами и уж тем более не измерить деньгами. Это в новостях они горняки, а в жизни они отцы, сыновья, братья, друзья, люди, в конце концов, а не часть какой-то статистики.

Шахта оцеплена, кругом милиция, чиновники, МЧС. Куча народа, которая ждет вестей о своих близких и родных. Кто-то бьется в истерике, кто-то стоит молча и отрешенно смотрит на проходную. Тут горе одно на всех, просто переживает его, каждый как может. Проходит несколько часов, люди не расходятся и ждут. Выводят выживших, они идут, ловя взгляды, и пытаются подойти к родным, которые теряют дар речи от счастья, что видят живых. В суровых и грязных лицах, Светлана пытается найти супруга, но его нет.
- Вась, Вася! – кричит Светлана – заметив приятеля мужа.
Он медленно подходит к ней.
- Извини. Он там. Там…
- Как ты мог его бросить! – накинулась Светлана.
- Я не бросал – слезы выступили у мужика – Он полез вытаскивать двух молодых…
- Почему не остановил!
- Ты же знаешь его… Прости…- упал на колени мужик и уткнулся лицом в ее ноги.

Каналы потихоньку забывают про трагедию и рассказывают, про международное положение. Фоном в конце новостей диктор рассказывает о выплатах пострадавшим и погибшим на шахте. Светлана лежит на диване, возле нее сидит подруга.
- Свет? Милая… Ну, скажи что-нибудь.
- Что тебе сказать? - смотрит стеклянными глазами Света.
- Поплачь…
- Зачем? Что это изменит? Я верну его? Мы никогда не ругались, а я зачем то высказала ему. Знала бы, молчала…И не пустила его больше – отвернулась к стенке Светка.
Шахта была не безопасна, и об этом знали все, кто работал на ней. Но, датчики метана отключали, чтобы заработать. Зарплата – копейки, основной заработок от премии на выработку. Каждый день они шли на смерть, как гладиаторы, шли ради семей, ради детей, ради того чтобы вырваться из этой окаянной жизни.
Ночь накрыла городок и Светлана уснула…
- Милая! – шепнул родной голос на ухо, и легкое дыхание души прошло по волосам женщины.
- Это ты? – у Светланы выступили слезы.
- Я… Тихо. Я пришел сказать, что выполнил обещание, помнишь? Этих выплат тебе хватит, чтобы забрать детей и уехать отсюда.
- Но без тебя мне это не надо!
- Так уж получилось. Ты прости меня. Я люблю тебя, а теперь пора. Поцелуй мальчишек… – легкое прикосновенье пронеслось по телу Светланы.
На утро Светлана проснулась и, встав с дивана, пыталась вспомнить сон, он раскрыла занавески и увидела, как на промёрзшем окне было узорами написано: Люблю вас, родные мои…
Первый раз за все это время она упала на колени и зарыдала…

"...Не мы такие - жизнь такая..."©

...ля буду, золотые слова. Плюс одназначна...

САМАЯ СТРАШНАЯ ЛОЖЬ МОЕЙ МАМЫ

Все мое детство было наполнено одной большой ложью. Я верила в нее в 10, и в 20, и даже в 30 лет! Но каково же было мое удивление и разочарование, когда спустя столько времени обман раскрылся... И кто же знал, что это способно испортить столько лет моей жизни?!

Этой ложью века стала для меня сказка о двух капитанах - капитане "хочу" и капитане "надо". Причем, второй всегда был сильнее и лучше первого. Капита Надо говорил голосом мамы и бабушки, всегда съедал обед целиком, слушался взрослых, хорошо учился и никогда не разбивал себе нос.

Капитан Хочу был тот еще хулиган. Он постоянно делал то, что ему хочется, например, вставал из-за стола, съев только котлеты, или часами прыгал в резиночки. Капитан Хочу был ленив, своенравен и непременно наказан за исполнение своих желаний в конце. Жизнь била по его голове, в то время как Капитан Надо жевал заслуженную сладкую конфету. Пример двух капитанов так меня вдохновлял, что я стала практически идеальным дрессированным ребенком - мечтой любого родителя и учителя.

Доедать суп из тарелки? Конечно доедать! Что значит "не хочу!"??? Надо. И плевать, что сидишь потом часами с набитым желудком, переваривая тяжелую жирную пищу. Награда еще найдет своих героев! Учиться? Только на все пятерки! Любой ценой! И плевать, что столько чудесных моментов проплывало в это время где-то там, за окном! Слушаться взрослых? Всегда пожалуйста!

Именно капитан Надо, как считали родители, должен был удержать меня от всех неприятностей в этой жизни, типа позднего или невыгодного замужества, творческий работы, наркотиков и прочего идиотизма. Моим же желаниям отводилась роль демона искусителя, сладким голосом зовущего в бездну.

Я давно забыла сказку про хочу и надо. Только вот она осталась где-то так глубоко внутри меня, что коварный капитан Надо продолжал мной управлять как хотел.
Нет, он действительно спас меня от бездны пороков. Хотя я и не собиралась туда погружаться. У меня была нормальная , хотя и не особо любимая работа, муж и ребенок, все как у всех. Внутренняя бабушка очень радовалась верному выбору пути. Она… но не я. Мне же казалось, что моя жизнь стала похожа на жеванную бумагу. Без вкуса, без цвета, без запаха и надежд. Иногда, когда я собиралась на работу, я плакала. Сама не знала от чего, может быть от чувства, что это совсем не то, что мне хочется. Но коварный капитан надо талдычил: у всех так! так надо! И я верила.

Когда в гостях меня кормили откровенной дрянью, я никогда не отодвигала тарелку, а съедала ее целиком, боясь обидеть хозяев. Во-первых, надо, а во-вторых взрослых надо слушаться. Когда я слышала оскорбления в свой адрес, но не смела реагировать бурно, потому что привыкла - надо терпеть. Капитан надо спал спокойно. А я - нет. Иногда мне казалось, что кто-то другой вполз в мое тело, и проживает мою жизнь, в то время как я сижу в подвале, связанная по рукам и ногам.

Однажды я набралась смелости и задала сама себе вопрос: надо кому? И знаете, что я поняла? Что моих собственных надо среди всех надо было хер да маленько. Это были надо мамы и бабушки, общества и государства, подруг и друзей, коллег и начальников. Чьи угодно, но не мои. Именно эти "надо" рулили моей жизнью.

Мои же "хочу" были настолько забиты и лишены права голоса, что я почти не слышала их. Половину своей жизни, своей единственный неповторимой жизни я слушала чужие голоса в своей голове. Капитан Хочу разозлился, осознал себя… и разорвал цепи. И …ничего не случилась. На смену скучной работе пришла новая, творческая. Мир под ногами не рухнул. Наркотики и разврат не поглотили с головой. Еда стала вкуснее, запахи - приятнее, небо - выше.

Теперь, когда я слышу любую фразу с упоминанием слова надо, я переспрашиваю себя: надо кому? Кому надо замуж до 30? Кому надо 2-х детей и ни ребенком меньше? Кому надо "достойную работу"? Кто сказал, что в нашем возрасте такое не носят?

Миллионы фальшивых чужих надо каждый день едят время, нервы и жизнь каждого из нас. Пришла пора хорошенько дать им под зад! Вам надо - вы и делайте.